Ветер полыни - Страница 107

107

Но Га-нор ему так и не ответил. То ли не знал, то ли просто не хотел расстраивать раньше времени…

— Не ожидать тебя видеть вновь, человече, — произнес Гбабак, как только стражники ушли.

Признаться честно, я тоже не ожидал. Но меня и Шена (сейчас запертого по соседству) вернули в темницу. Лаэн увела Ходящая-отступница, и где теперь держат мое солнце я, к сожалению, не знал. Мы едва успели обмолвиться парой слов, прежде чем нас разлучили.

— Юми говорить, что твой невесел.

— А с чего мне веселиться?

— Твой жить. А это бес-цен-но. Разве не таква?

— Так, — подумав, согласился я. — Все так, блазг.

— Тогда глядеть весело. Все не таква уж и плохо. Нам оставить фонарь.

Не знаю, к чему жителю болот понадобился свет. Блазги прекрасно видят в темноте. Но Гбабак — особенный парень. И, судя по всему, большой оптимист.

— Еще не вечер. Вот кваквак я вам сказать.

— Ты что? Намереваешься отсюда выбраться?

— Со временем.

— И как, если это не секрет?

— Юми делать подкоп.

— О-о-о, — глубокомысленно протянул я. — И как успехи?

— Юми говорить, что больше девяти ярдов проквапать.

На этот раз я задумался надолго. Что-то не сходилось.

— Стены каменные.

— Ну и что? Квамень можно грызть. А за ним земля рыть. Беда в том, что туннель невеликва. Для Юми. Не для меня. Я никвак в него не пролезть.

— Вот так, собака! — грустно пискнул вейя.

— Сочувствую.

Могу представить, какой коридор следует прокопать, чтобы туда можно было вместить тушу взрослого блазга-воина.

— Эй! Нэсс! — окликнул меня Шен. — С кем это ты там разговариваешь?

— С блазгом, — потянулся я. — И с вейей, что бы это ни означало.

Целитель заткнулся, как видно, решая — не разыгрываю ли я его.

— Ладно, — наконец раздалось с той стороны коридора. — Поговорим позже.

— Позже? Парень, а ты уверен, что это позже будет?

— Если твой бояться меня, человече, то не думать о такваквой глупость. Мне твой тайны ни ква чему, — добродушия у Гбабака было на целое болото. — Юми говорить, что и ему тоже.

— Вот так, собака!

Я подгреб соломы и сел на пол, прислонившись спиной к холодным прутьям:

— Ну? Шен, ты скажешь, что тебя тревожит или я пойду спать?

Целитель не слишком-то поверил про «сон». Дураку ясно, что сейчас никто из нас не заснет.

— Что ты думаешь о предложении Проказы?

— Хм… — я порылся в карманах, пытаясь найти какую-нибудь монетку. — Можем подбросить сол. Император — согласимся. Корона — пошлем ее в Бездну.

— Хватит паясничать!

— А что ты хочешь от меня услышать?

— Правду.

— Чью правду? Мою или твою? Моя — очень проста. У нас больше нет причин переться в долину. Заклинание Матери Лаэн не угрожает. Не надо больше плясать под флейту Башни. Я достаточно понятно изъясняюсь?

— Да, — неохотно ответил он. — Вполне. Думаешь, здесь вам будет лучше и безопаснее?.. С ней…

— Лучше нам будет в Золотой Марке. Как можно дальше отсюда.

— Тогда почему?!

— Ты странный человек, малыш, — я устало закрыл глаза. Казалось, в них насыпали целое ведро раскаленного песка. — Сам же недавно говорил, что я грязный продажный гийян. С момента нашего прошлого разговора ровным счетом ничего не изменилось. Я все также трясусь за свою поганую шкуру. Хочу выжить. Точнее, попытаться это сделать. А здесь мне предоставляется такая возможность. Как тебе такое объяснение? Никакой романтики, никакой светлой цели, никакой помпезности, реющих на ветру флагов и прочей дряни. Мною движет всего лишь жалкое желание остаться в живых.

— Я знаю, что ты врешь. Пытаешься спасти жизнь Лаэн, а не свою. И я не вижу в этом ничего постыдного.

— Да ну?! — я постарался сделать так, чтобы мой голос звучал как можно насмешливее. Не собирался показывать ему, что он попал в самую точку. — Ты меняешься на глазах. Что собираешься делать сам? Пошлешь Проказу в далекие края?

— Она — враг.

— Не стоит говорить очевидные вещи. Даже мой друг Юми знает, что одна из Шести — опасная гадина.

— Вот так, собака! — подтвердил вейя.

— Если я буду с ней, то совершу предательство.

— Ну да. Ну да. Человек чести и все такое… Предательство перед кем, позволь узнать? Перед Башней? Ты, конечно, можешь умереть за нее и свою ненаглядную Мать. Твое право. Не собираюсь мешать. Только хочу напомнить, что ты предал их в тот момент, когда стал учеником Лаэн. Теперь они вряд ли будут с тобой любезны.

— Я говорю не о Башне, а о своей стране. Встать на сторону Проказы — значит, предать Империю.

— Ну, тогда, конечно, стоит сдохнуть. Империя это оценит. Если когда-нибудь узнает о твоей великой благородной жертве.

— Да при чем тут узнает?! Это вопрос совести!

— Я на подобные вопросы даже отвечать не буду, — несколько кривя душой хохотнул я. — К тому же, не помню, чтобы Проказа просила тебя выступить против Империи.

— Как ты можешь?! Ты ведь солдат! И воевал!

— Да! Воевал! — разом рассвирепев, заорал я. — Воевал! И поэтому знаю, что говорю! Слышишь меня?! Знаю! Я убил на эту проклятую войну часть жизни! Я сражался с Высокородными ублюдками в их гребанном лесу, а наши славные красавцы-маршалы в дорогих чистеньких мундирах говорили мне, что я герой. И жрали наши жизни, не отходя от походных шатров! Я был обычным солдатом, мальчик! Без всей твоей патетики! О ней как-то забываешь, находясь по колено в дерьме, крови и с тварями из Дома Бабочки на шее. А ты знаешь, что когда война кончилась, многих из тех, кто ковал в Сандоне победу, выбросили в выгребную яму?! О нас забыли! Мы остались ни с чем! Однажды я прошел жернова битвы «за страну» и стал тем, кем стал. Неужели думаешь, что сделаю это и второй раз? Ну, так ты ошибаешься. Мне не за кого сражаться, кроме себя и Лаэн!

107